(no subject)

Не устаю удивляться двум вещам: своей способностью ставить циничные задачи (Химба харооошая, харооооошая...) и способностью БЧ генерировать гениальные идеи.

Давайте попробуем с вами. Вот есть еженедельный журнал про звезд. Не желтая пресса, приличный журнал. Проблема в том, что читают его крайне нерегулярно. Есть настроение - купят, нет - не купят. Эмоциональной привязки почти нет, покупка практически импульсная. В дистрибуцию не пролезешь (например, чтоб поставить журнал возле кассы), там темный лес. Денег на рекламу нет. От знания марки ничего не зависит. Имидж строить не надо, все нормально. Строить настоящую лояльность ввиду формата журнала и характера читательниц крайне трудно. Скидку в цене не предлагать, доход страдает. А продажи надо поднимать.

Химба садится, ковыряет данные, и приходит к выводу, что нужный уровень продаж можно получить, если мы умудримся продать хотя бы некоторым читательницам хотя бы еще один номер в месяц. Если они приведут подружек, тоже неплохо, но не приоритет. Ну, то есть, покупают они один номер из четырех, а нам надо, чтоб два. Простая, прозрачная задача. Я еще присовокупила, что решение мне нужно из цикла "Слово "повторить" на бутылке шампуня".

Что бы вы предложили? Потом расскажу, что БЧ предложил.

(no subject)

Не устаю удивляться двум вещам: своей способностью ставить циничные задачи (Химба харооошая, харооооошая...) и способностью БЧ генерировать гениальные идеи.

Давайте попробуем с вами. Вот есть еженедельный журнал про звезд. Не желтая пресса, приличный журнал. Проблема в том, что читают его крайне нерегулярно. Есть настроение - купят, нет - не купят. Эмоциональной привязки почти нет, покупка практически импульсная. В дистрибуцию не пролезешь (например, чтоб поставить журнал возле кассы), там темный лес. Денег на рекламу нет. От знания марки ничего не зависит. Имидж строить не надо, все нормально. Строить настоящую лояльность ввиду формата журнала и характера читательниц крайне трудно. Скидку в цене не предлагать, доход страдает. А продажи надо поднимать.

Химба садится, ковыряет данные, и приходит к выводу, что нужный уровень продаж можно получить, если мы умудримся продать хотя бы некоторым читательницам хотя бы еще один номер в месяц. Если они приведут подружек, тоже неплохо, но не приоритет. Ну, то есть, покупают они один номер из четырех, а нам надо, чтоб два. Простая, прозрачная задача. Я еще присовокупила, что решение мне нужно из цикла "Слово "повторить" на бутылке шампуня".

Что бы вы предложили? Потом расскажу, что БЧ предложил.

Про поэтов

Мне порой бывает очень обидно за то, что поэтов у нас знают по одному-единственному, порой коньюнктурному стихотворению. Взять хоть Эдуарда Багрицкого. Боже мой, "Смерть пионерки" - самое неинтересное, что он написал (хотя стихотворение само по себе, как работа - просто супер). Просто нам в школе дадли вот это: Нас водила молодость в сабельный поход; и нам сразу стало неинтересно. А то, что у него есть Дионис, Креолка, Дидель - никто не знает.

Или вот - светлая память - Вознесенский. Тоже ведь помнят ерунду какую. Ну вот еще "Юнону и Авось" помнят. "Параболу" может быть. А то, что он почти что повторил миллион алых роз Нико Пиросманишвили - никто и не знает.

Она приехала в десять вечера. С мокрой от дождя головой, в черном клеенчатом проливном плаще. Она жмурилась. Он открыл ей со спутанной прической, в расстегнутой полузаправленной рубахе. По его растерянному виду она поняла, что она не вовремя. Ее лицо осунулось. Сразу стала видна паутинка усталости после полета. У него кто-то есть! Она сейчас же развернется и уйдет. Его сердце колотилось. Сдерживаясь изо всех сил, он глухо и безразлично сказал:

— Проходи в комнату. Я сейчас. Не зажигай света — замыкание.

И замешкался с ее вещами в полутемном предбаннике.

Ах так! Она еще не знала, что сейчас сделает, но чувствовала, что это будет что-то страшное. Она сейчас сразу все обнаружит. Она с размаху отворила дверь в комнату. Она споткнулась. Она остолбенела. Пол пылал.

Темная пустынная комната была снизу озарена сплошным раскаленным булыжником пола.

Пол горел у нее под ногами. Она решила, что рехнулась. Она поплыла.

Четыре тысячи апельсинов были плотно уложены один к одному, как огненная мостовая. Из некоторых вырывались язычки пламени. В центре подпрыгивал одинокий стул, будто ему поджаривали зад и жгли ноги. Потолок плыл алыми кругами. С перехваченным дыханием он глядел из-за ее плеча. Он сам не ожидал такого. Он и сам словно забыл, как четыре часа на карачках укладывал эти чертовы скользкие апельсины, как через каждые двадцать укладывал шаровую свечку из оранжевого воска, как на одной ноге, теряя равновесие, длинной лучиной, чтобы не раздавить их, зажигал, свечи. Пламя озаряло пупырчатые верхушки, будто они и вправду раскалились. А может, это уже горели апельсины? И все они оранжево орали о тебе.

Про поэтов

Мне порой бывает очень обидно за то, что поэтов у нас знают по одному-единственному, порой коньюнктурному стихотворению. Взять хоть Эдуарда Багрицкого. Боже мой, "Смерть пионерки" - самое неинтересное, что он написал (хотя стихотворение само по себе, как работа - просто супер). Просто нам в школе дадли вот это: Нас водила молодость в сабельный поход; и нам сразу стало неинтересно. А то, что у него есть Дионис, Креолка, Дидель - никто не знает.

Или вот - светлая память - Вознесенский. Тоже ведь помнят ерунду какую. Ну вот еще "Юнону и Авось" помнят. "Параболу" может быть. А то, что он почти что повторил миллион алых роз Нико Пиросманишвили - никто и не знает.

Она приехала в десять вечера. С мокрой от дождя головой, в черном клеенчатом проливном плаще. Она жмурилась. Он открыл ей со спутанной прической, в расстегнутой полузаправленной рубахе. По его растерянному виду она поняла, что она не вовремя. Ее лицо осунулось. Сразу стала видна паутинка усталости после полета. У него кто-то есть! Она сейчас же развернется и уйдет. Его сердце колотилось. Сдерживаясь изо всех сил, он глухо и безразлично сказал:

— Проходи в комнату. Я сейчас. Не зажигай света — замыкание.

И замешкался с ее вещами в полутемном предбаннике.

Ах так! Она еще не знала, что сейчас сделает, но чувствовала, что это будет что-то страшное. Она сейчас сразу все обнаружит. Она с размаху отворила дверь в комнату. Она споткнулась. Она остолбенела. Пол пылал.

Темная пустынная комната была снизу озарена сплошным раскаленным булыжником пола.

Пол горел у нее под ногами. Она решила, что рехнулась. Она поплыла.

Четыре тысячи апельсинов были плотно уложены один к одному, как огненная мостовая. Из некоторых вырывались язычки пламени. В центре подпрыгивал одинокий стул, будто ему поджаривали зад и жгли ноги. Потолок плыл алыми кругами. С перехваченным дыханием он глядел из-за ее плеча. Он сам не ожидал такого. Он и сам словно забыл, как четыре часа на карачках укладывал эти чертовы скользкие апельсины, как через каждые двадцать укладывал шаровую свечку из оранжевого воска, как на одной ноге, теряя равновесие, длинной лучиной, чтобы не раздавить их, зажигал, свечи. Пламя озаряло пупырчатые верхушки, будто они и вправду раскалились. А может, это уже горели апельсины? И все они оранжево орали о тебе.